Я всегда задавалась вопросом, откуда у человека возникает тяга к искусству. Может, она является своеобразной потребностью, которая не зависит от желаний человека и возможностей его окружения? А может, человеку навязывают эту тягу в качестве ложной потребности через постижение им норм, принятых в обществе? Я не знаю, но думаю, что степень необходимости искусства для того или иного человека определяется тем, насколько его ближайшее окружение (семья) считает важным развитие влечения к творчеству, формирование определенных навыков, умений и знаний, касающихся этого рода человеческой деятельности.

Для меня искусство слова — неотъемлемая часть жизни. Я сейчас говорю не о творчестве как таковом, хотя оно тоже имеет место быть, но о страстном желании читать. Читать… Все мы по-разному понимаем значение этого слова, действия. Обращаясь к детским воспоминаниям, я могу без утайки сказать, что для меня читать — значит постигать пусть не себя, но свое. Нечто, что невозможно знать о себе, пока… Пока не представится случай увидеть себя в персонаже, реплике, чем-то далеком, но таком очевидном.

Да, если подумать, то получается, что каждый писатель для меня имеет свой вкус. Так, недавно узнанный Сартр — чашка горячего шоколада с апельсиновой цедрой: немного терпкий, но обволакивающе нежный и до опасности глубокий. А любимый мною Мураками словно черника, только сорванная с куста: такой же свежий и очаровательный в своей тайне. Но так ли легко определить, каков писатель на вкус, если с его творчеством я сталкивалась в детстве и больше не имела потребности обратиться к нему? Конечно, сложнее чего бы то ни было.

Чуковский… К этому автору легко подобрать литературную ассоциацию: «Мойдодыр», «Федорино горе», «Айболит» и далее, далее, далее.

Перебирая сюжеты, образы героев, полюбившиеся фразы, я внезапно поняла, что раньше очень любила «Путаницу». Мало того, что я воображала себя то зайцем, который пытается вразумить остальных зверей и добиться гармонии, то крокодилом, спасающим море и всех вокруг от возможных последствий, а то и лисичками, обаятельными хулиганками и разбойницами. Сколько экспрессии! К тому же я часто показывала спектакли своим куклам, что развивало мой талант лицедея и укрепляло любовь к искусству.

Пока я думала об этом, перед глазами промелькнуло детство, а на лице появилась незаметная внешне улыбка. Затем… Затем я вспомнила тех, для кого на самом деле старалась ставить спектакли, разучивать реплики персонажей и наводить антураж. Это совсем уже были не куклы. Это были люди, которых уже нет рядом со мной, но которые навсегда останутся в моём сердце. Тут мне стало мучительно ясно. Чуковский для меня на вкус как детство. Давно забытое лакомство, наша с дедушкой тайна. Помню: вечерами, когда я гостила у них с бабушкой, мы незаметно пробирались на кухню и, тихо посмеиваясь, кушали хлеб с маслом, посыпанный сахарным песком, а потом, со спокойной душой пожелав друг другу спокойной ночи, расходились по комнатам в ожидании приятного сна. Наутро бабушка всегда удивлялась, куда пропадало масло из масленки, а мы изображали удивление и, стоило ей отвернуться, смеялись, что есть мочи.

Однако сейчас по прошествии многих лет, перечитав «Путаницу», я могу сказать, что несмотря на то что основа лакомства осталась той же: забавные персонажи, незамысловатая история, написанная в стихотворной, легко воспринимаемой форме, — сахара на хлебе с маслом стало значительно меньше. Можно даже сказать, что соль его заменила. Эта соль не позволяет мне без ужаса в глазах думать о тех счастливых моментах, проведённых в искусстве, но с близкими, безвременно ушедшими людьми…

Маханькова Ксения
ДОШ-1501

Орфография и пунктуация автора сохранены